Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как-то раз доверил Тарас несмышленым тогда ещё сынам своим самим остатки сена сложить, подробно объяснил, как это делается, а сам дома остался спиной маяться. Думал, что справятся. Не в зарод же складывать, а только в копну. Зароды-то уже поставлены.
Сложили ребятишки остатки сена. Пришли домой, бахвалятся, что копна получилась большая, возовая. С конский воз, то есть. Этого корове с телком на месяц хватает.
«Хорошо ль утаптывали?» – пытает их Тарас. – «Хорошо, батюшка», – отвечают. «Правильно ли вершили копну-то?» – «Да, вроде правильно». «А причесать её не забыли?» – «Причесали, как ты сказывал».
«Вот и ладненько. Слава Богу, до дождя управились».
Управиться-то управились, а вот ладненько не получилось. Прошёл дождь, а потом установилась жаркая погода. Когда Тарасу чуточку полегчало, пошёл он проверять зароды, а заодно и копну. Зароды-то холодные, а к копне даже руку прислонять не надо, не то что внутрь просовывать. Парит копна, как каменка в бане, когда на неё кипятку плеснёшь. Горит без всякого пламени. Он копну разворошил, разбросал сено по сторонам, а через два дня привёл своих ребят и начал учить их уже не на словах, а на деле.
С той поры не одна вода в Быстринке сменилась. Выросли сыны. Двоих уж и на белом свете нет, с Гражданской не воротились. Остатний сын Илья по сей поре не только отцом стал, но и дедом. Уже и внуки деда Тараса ставить зароды обучены.
Но помнит он ту копну, из которой потом только копёшка получилась, потому что много сена прелью покрылось и вон выброшено. Помнит это и каждый год едет ставить зароды… Пусть не сам он вершит, а только пристально наблюдает, не кренится ли зарод в какую-нибудь сторону и хорошо ли набивают и утаптывают его чрево, то есть середину. Пусть Тарас только словом правит, но всё спокойнее у него на душе, если он сам за этим проследит.
Сено собрали в копёшки, которые с помощью Воронка и его мамы Ланюшки волокушами стащили к месту будущего зарода. Началась самая ответственная часть работы. Братья метали сено, Глаша, Настя и Илья ровненько раскладывали его по длинному прямоугольнику и тщательно притаптывали.
– Иван, ты что, совсем свою половину не кормишь? – вонзая вилы в копёшку, засмеялся Фёдор. – Чем ей сено-то уминать? Своим бараньим весом?
– Зато ты свою Глафиру так раскормил, что Настин вес там без надобностев, – улыбнулся Иван и крикнул женщинам: – Вы, девоньки, почаще местами меняйтесь, а то зарод криво выведете.
Глаша и впрямь после вторых родов раздобрела, хотя и в девках была весьма справной. Красавицей её не назовёшь. Нескладная, сутулая, ростом чуть ли не с Фёдора, вся в веснушках от макушки до пят, будто под решетом загорала. В селе по сию пору дивуются, как это ей удалось такого парня захомутать? Фёдор-то вон какой баской! А вот, поди ж ты, взял за себя страхолюдину.
Самое интересное, что и Варвара тому не перечила, а бабка Параскева Глашу иначе, как наше Солнышко, не называет. За веснушки ли, которыми всё её лицо усыпано? За улыбку ли, от которой всё вокруг светлеет?
Многие считают, что Глашу в свою семью Громовы взяли только за то, что силы в ней не менее, чем у мужика. Для работы взяли. Кто-то бает, что без ворожеи тут не обошлось: опоили, мол, Фёдора водой наговоренной – и весь сказ! И невдомёк им, что любит Фёдор свою Глашу и не променяет её ни на какую раскрасавицу. Да и всё Громовы любят её за чистую душу, доброе сердце и покладистый характер.
Илья и Фёдор вершили зарод, дед Тарас его «причёсывал». Женщины подбирали упавшее сено, Василий с Иваном забрасывали остатки наверх.
– Всё, – крикнул Илья, – Васятка, кидай нам верёвку, мы слезаем.
– Берегись! Кидаю!
Василий раскрутил верёвку с привязанным к ней грузом и ловко забросил на зарод.
Солнце уже заходило за горизонт, когда Громовы, усталые, но довольные, возвращались домой.
Илья думал о том, что скоро надо рассчитываться по самообложению… что скоро придёт срок качать мёд, что…
Василий думал о предстоящем свидании с Тоней, и сердце его ёкало и замирало…
Дед Тарас общался с Богом.
«Спасибо тебе, Боже, за то, что даёшь мне силы и время полюбоваться на детей моих, внуков и правнуков! Спасибо тебе, Боже, за то, что все Громовы живут трудом своим и по совести! Слава тебе, Боже…»
Он никогда ничего у Него не просил. Он всегда только благодарил Его и славил.
На телеге Ивана тоже царило молчание. Конём правила Глаша, а Фёдор, привалившись к её мягкому плечу, слегка подрёмывал.
Иван искоса посматривал на непривычно молчаливую сегодня Настю и нешуточно тревожился. « Вялая, бледная, круги под глазами. Что это с ней? А как её вчера, после ужина, над ведром наизнанку выворачивало! Неужели отравилась солёными ельцами? Вообще-то, от них её никогда не рвало».
Мысль о том, что его Настя отравилась да ещё неизвестно чем, повергла Ивана в неописуемый ужас. По спине холодными каплями потёк пот.
Нет-нет! Только не это!
Глава 7
Настя прошла в горницу и с таинственным видом поманила к себе мужа.
Он вошёл.
– Вань, я тебе чего сказать-то хочу…
Она подняла на мужа свои зеленовато-серые чуть раскосые глаза и тут же смущённо потупилась.
– Говори.
– Меня утром опять стошнило, как вчерась.
Иван испугался.
– Опять? Ты снова ельцов наелась? Сей же минут выкину их борову! Отравилась, поди?
Настя помотала головой.
– Нет, это не от них. Я сразу же к бабушке Параскеве побежала, всё ей обсказала, а она говорит, что я… это…
Настя опять стушевалась, покраснела до корней волос и стала теребить переброшенную на грудь косу.
– Что? Что тебе сказала бабушка? Она сказала, почему тебя тошнит и рвёт? Да говори же!
– Ну, меня рвёт, потому что я… того… понесла.
– Кого понесла?
Перепуганный Иван никак не мог сообразить, кого и куда понесла его жена и почему её от этого тошнит и рвёт.
– Бабушка не сказала, кого. Она говорит, что этого никто знать не может и даже говорить об том никому нельзя. А ещё она сказала, что когда понесут, то завсегда рыбу солёную едят… Вань, ты ельцов не выбрасывай, я их опять хочу… Бабушка мне огурцов обещалась…
От смущения Настя запуталась ещё больше и ещё больше напугала Ивана. Он посмотрел на жену тревожно и жалостливо. «Перегрелась на солнце, наверное, вот и мелет чего ни попадя».
– Настюша, ты бы прилегла, отдохнула.
Она шмыгнула носом и со слезой в голосе прошептала:
– Я думала, что ты будешь радоваться, а ты…
Глаза её наполнились слезами.
Иван растерялся. Он обнял жену, погладил по голове.
– Не плачь, моя хорошая. Я радуюсь, я очень-очень радуюсь!
Потом осторожно спросил:
– А радоваться-то я чему должон?
Настя не расслышала его вопроса, потому что в это время прыгала вокруг мужа, хлопала в ладоши и кричала во весь голос:
– Я так и знала, что ты обрадуешься! Я ещё на греби хотела тебе сказать об том! Бабушка Параскева мне велела никому не говорить, только тебе. И ты молчи! Не дай бог, кто сглазит, что я… того… понесла…
Опять двадцать пять! Иван уже хотел бежать за бабушкой Параскевой, но Настя бросилась ему на шею и шёпотом спросила:
– Вань, а ты кого хочешь, дочку или сына?
– Настенька, родненькая моя! Чего же ты молчала об том, что понесла?
Бабка Параскева поставила на обеденный стол большую чашку солёных огурцов и вышла из избы. «Дети ещё совсем, какие же они ещё дети, – думала она по дороге домой. – Да и то сказать, Ванятке-то всего двадцать третий годок идёт, а Настюше и того менее. Храни их Господь!»
Глава 8
Они сидели на поваленном дереве у самой воды Быстринки.
– Васятка, а ты почему не хочешь вступать в комсомол? – спросила Тоня.
– Потому что я несознательный, – по привычке отшутился Василий и взмолился: – Тоня! Ну, давай об чём-нибудь другом поговорим! Ей-богу, надоела эта песня. Скучно же одно по одному. Каждый раз, когда мы с тобой встречаемся, ты меня об этом спрашиваешь. Неровен час, поругаемся.
– Ты и впрямь несознательный, – вздохнула девушка.
– Ага, – радостно воскликнул парень и обнял её. – А я об чём?
Он очень надеялся, что уж теперь-то тема вступления Громова Василия Ильича в ряды передовой молодёжи должна закрыться раз и навсегда – Тоня и сама, наконец, поняла, что Василию там не место. Но не тут-то было!
Тоня резким движением отвела его руки и строго спросила:
– Ты, Василий, хоть понимаешь, в какое время живёшь и чем комсомолец отличается от других своих ровесников, которые не комсомольцы?
Время, как время, подумал он и, тяжело вздохнув, приготовился слушать очередную лекцию о том, как тяжело приходится сознательным комсомольцам, которые силком тянут в светлое будущее его, отсталого и несознательного. Прослушал. Но так и не понял, чем он, несознательный, хуже сознательного Саньки Першина, который даже картошку матери копать не помогает, а только расклеивает никому не нужные плакаты, горланит про какой-то мировой пожар, который они раздуют на горе всем буржуям и поёт «Наш паровоз, вперёд лети, в коммуне остановка!»?
- Перекрёстки судеб человеческих. Повесть. Рассказы. Стихи - Ольга Трушкова - Русская современная проза
- Исчадие ада - Ольга Трушкова - Русская современная проза
- Варька - Светлана Фетисова - Русская современная проза
- Правильный мужчина - Анна Шувалова - Русская современная проза
- Прощеное воскресенье - Олег Лазарев - Русская современная проза
- Проходя мимо. взгляд на мир - Олег Устинов - Русская современная проза
- История одной любви - Лана Невская - Русская современная проза
- Свой путь (сборник) - Мария Метлицкая - Русская современная проза
- Жизнь между схватками - Артемий Гвазава - Русская современная проза
- Отдавая – делай это легко - Кира Александрова - Русская современная проза